Маланичева: Минувший год прошел под флагом 190-летия Отечественной войны и Бородинского сражения, и наша военно-историческая комиссия в этой связи сделала очень многое. Большой интерес вызвала конференция, посвященная 1812 году; укрепились деловые связи с Военно-историческим Бородинским музеем-заповедником - мы провели совместное выездное заседание президиума, обсудили вопросы дальнейшего развития музея, сохранения и развития Бородинского поля. Главным событием, конечно, стало празднование юбилея на Бородинском поле, участие в нем военно-исторических клубов. Это было яркое, запоминающееся зрелище, и очень хорошо, что здесь мы тоже не оказались в стороне... Беспалов: Но согласитесь, что замечательный юбилей Бородинского сражения прошел фактически так же, как проходит он и в обычный год... Все опять делалось на голом энтузиазме, а власти оставались в стороне, их все это не волновало. Может, потому что юбилей «не круглый»? Зато сейчас исполняется 300 лет событиям Северной войны, которая сделала Россию великой державой. Но опять у нас абсолютно ничего не делается, кроме подготовки к 300-летию Санкт-Петербурга. А за рубежом - делается. У меня хорошие контакты с моими шведскими коллегами. У них уже вышло множество публикаций, огромное количество книг, к запуску готов крупный кинопроект... Поэтому, думаю, не стоит удивляться, что на западе, а вслед за тем и у нас вскоре станут считать, что при Полтаве победили шведы. Бородинский юбилей показал, насколько «в верхах» угас интерес к отечественной истории, славе русского оружия и к военно-патриотическому воспитанию как таковому! Маланичева: Но он также показал, что есть историческая память в народе, есть носители этой исторической памяти. Закончился юбилейный год, но не заканчивается история, значительные события еще будут... И чем более мы удаляемся от этих дат, тем больше может быть интересного и в плане открытий, и в плане того, как мы к этим событиям относимся. Поэтому я желаю больших успехов нашей Военно-исторической комиссии, военно-историческим клубам в изучении событий прошлого!  - Историческая память живет в нашем народе, кажется, вопреки всему - и объяснять это вряд ли кому надо. Казалось бы, Отечественная война 1812 года является одним из краеугольных камней нашего исторического знания. А между тем наши реальные знания о ней весьма скудны, и даже то, что известно, рождает множество домыслов, предположений и загадок... Первый вопрос - могла ли эта война вообще не начаться? Ведь совсем еще недавно в Тильзите императоры говорили о нерушимой дружбе... Васильев: Но уже после Эрфуртского свидания, наступивших в 1808 году охлаждений Александр I был решительным противником какого-либо мира с Наполеоном. В 1810 году Россия разработала план вторжения в Герцогство Варшавское - то есть однозначно был взят курс на антифранцузскую войну, войну с Наполеоном. Наполеон был властолюбивый император, и он не доверял России. Эти взаимные шаги и привели к событиям 1812 года. Беспалов: Помимо всего, здесь была и неприязнь, замешанная на личных взаимоотношениях. Наполеон Бонапарт публично, на всю Европу, оскорбил русского императора, напомнив тому о его участии в убийстве собственного отца...  - 1804 год - расстрел французами герцога Энгиенского, нота Александра I, ответ Наполеона о том, что если бы нынешний русский царь знал о намерениях англичан убить Павла, неужели он бы не попытался захватить злоумышленников. По мнению Евгения Тарле, «более ясно назвать публично и официально Александра Павловича отцеубийцей было невозможно»... Лобов: Можно сказать, что столкнулись два рода: французский наполеоновский род, который по сути дела овладел всей Европой, и представители русской династии Романовых, кровными узами связанные со многими правящими дворами Европы. Наполеоновский род я бы вообще назвал авантюристическим - еще на Корсике вся его семья была связана с борьбой за власть: мать, отец, два брата - все. Когда Наполеон объявил себя консулом, он везде своих родственников расставил: в Нидерландах - брата Людовика, в Испании - Жозефа... Политика этого рода была не только авантюристическая, но и захватническая. Борясь за свое влияние в Европе, Бонапарты посылали солдат против Австрии, Пруссии, Италии, Испании... Естественно, в конце концов Наполеон пошел и на Россию.  - То есть причины войны получаются сугубо личные? Шуринов: Думаю, Наполеона вряд ли интересовала собственно Россия - организовав континентальную блокаду Англии, он рассчитывал с помощью России выйти в подвластную Англии Индию... Орлов: Действительно, есть большие основания говорить о том, что в России Наполеон хотел поразить не Россию, а... Англию. Боясь того, что Александр, испытывая трудности с экономикой, в конце концов вернется к идее о союзе с Англией. Об этом Наполеон говорил неоднократно и постоянно упрекал русского посла в Париже Куракина, что Александр уходит от Тильзитского союза, желает заключить союз с Англией. Поэтому, как мне кажется, вторжение в Россию было стремлением Наполеона поразить Англию и наказать Александра, но ни в коем случае не допустить того, чтобы тот был свергнут с престола... Александра он рассматривал как своего будущего союзника. Известный план совместного похода войск Наполеона и Павла I был вполне реальным. Тем более, если мы говорим, что Наполеон был авантюристом, то почему ему не предпринять такой авантюристический план? Восточные грезы всегда существовали в мозгу великого императора французов. Лобов: Индия - это был блеф, как такой же блеф, когда он собрал все свое войско, назвал его «Английской армией» и якобы готовил высадить в Англии. На самом деле он готовил войска, которые потом назвал «Великой армией», против России...  Васильев: Не совсем так. «Английской», чтобы обмануть англичан, первоначально называлась та армия, которая была сформирована в 1797 году. Готовилась экспедиция в Египет, и, чтобы отвлечь внимание британского флота от этой экспедиции, ее назвали «Английской». Потом же, когда ее погрузили на корабли, ее переименовали в «Восточную армию» - и она захватила Мальту, высадилась в Египте и т.д. «Великая армия» так и называлась с самого ее основания. Орлов: И все же к войне с Россией Наполеона привела постоянная борьба с Англией, его идефикс о том, что необходимо громить Англию везде, во всех случаях... Это была самая главная, самая большая его ошибка. Если бы войны не было - попытаемся пофантазировать, - мир сейчас имел бы совершенно другую конфигурацию, совершенно другие очертания. Причем хотя и трудно сказать, что стало бы с Великобританией, но ясно, что ничего хорошего бы с ней не произошло. Грюнберг: Наполеон шел в Россию вовсе не для того, чтобы сделать ее союзницей! Союзничество с Наполеоном - это вообще вещь странная, у него были не союзники, а сателлиты. Термин «когда Наполеон и его союзники» совершенно несправедлив. Никто добровольно в союз с Наполеоном не вступал - ни Австрия, ни Пруссия. И отношение к ним, вынужденным союзникам Наполеона, как известно, было особое. И Тормасов особенным образом воевал с Шварценбергом, и особые отношения были с корпусом Йорка в Прибалтике... Думаю, здесь возражений нет. Орлов: А где вы видели, что союзы заключаются на абсолютно равных началах? Всегда слабые страны стараются получить поддержку, прислонившись к каким-то более сильным странам. В 1807 году Александр пошел на союз с Наполеоном потому, что он был слаб. Потом он постепенно начал из-под этого влияния выходить. И тот решил его наказать, показать, что этого делать не надо...  Грюнберг: Все же Наполеон пришел не за союзом, не повторять Тильзит, а вводить Россию в свою орбиту совершенно... Он сам говорил, что война для него - политическая. Индия и Англия - это был разговор потом. Это была как бы пропагандистская модель для той армии, которая шла в Россию. Что это, мол, промежуточный этап, а потом пойдем дальше. Наполеон был достаточно трезвым человеком, он понимал, что с «хитрым византийцем» Александром так просто не справишься. Те силы, которые он ввел в Россию, он вел не на Индию или Англию, а именно против России, которую он рассматривал как своего идейного противника. Не идеологического - понятие «идеология» появилось только в ХХ столетии. Орлов: Мне кажется, что Наполеон - великий государственный деятель. Не надо его низводить до положения авантюриста. В чем тогда наша победа, в чем наша заслуга, если мы поразили такого суетливого, неталантливого человека?Шуринов: Ну, эту историю я слышал многократно - что он великий, поэтому мы великие. Такая позиция мешает нашему изучению своего собственного народа, своей собственной культуры. Мы привыкли все мерить на манер этого человека - а ведь можно привести немало примеров его крайней меркантильности, жестокости, что для нашего соотечественника не является примером. Нам лучше бы разобраться в механизме той духовности, которая была в русском народе, и понять этот механизм, отнести его к нашим дням. Если мы поймем этот механизм, то, наверное, сможем даже внести все это в нашу жизнь. Лобов: Да, нам надо в первую очередь поднимать своих государей, которые сделали для России очень и очень многое. Почему восхваляют Наполеона, а не Александра? Не понимаю. Ведь Александр I - высокоинтеллектуальный человек, патриот России, высочайший политик, дипломат и полководец. Но посмотрите - про него мы ни одного доброго слова не написали! Нет ни одной фундаментальной книги про Александра и его царствование, про его реформаторскую жизнь, полководческие дела. Причина, мне кажется, одна: западу невыгодно, чтобы Александр выглядел Александром. Им нужно, чтобы Наполеон выглядел Наполеоном... Орлов: Но мы совершенно оторвали выдающихся деятелей от исторической ситуации. Наполеона невозможно отделить от тех социальных слоев, которые его поддерживали. Борьба с Англией была важнейшей задачей, поставленной перед Наполеоном французским обществом. Ведь Россия нарушала условия континентальной блокады, значит, ее нужно было за это наказать. Это четко прослеживается во всех переговорах, которые вел Наполеон с Александром перед войной, во всей дальнейшей политике... Наполеон считал, что достаточно легкого нажима на Александра, и он опять эту политику поменяет.  - Кстати, сам государь Александр Павлович сознавал неизбежность войны? Лобов: Александр I хорошо изучил Наполеона, все его повадки, хитрости. Поэтому в неизбежности нападения он не сомневался, а стратегии Наполеона он противопоставил свою стратегию. - Разве? Насколько известно из курса истории, вся эта стратегия заключалась в долгом отступлении. Ну, как у Лермонтова: «Мы долго молча отступали, досадно было...» Гапенко: Не все так просто. Начнем с того, что буквально накануне войны с Наполеоном у России были большие конфликты с Турцией, с Персией, со Швецией. Эти конфликты необходимо было разрешить к началу большой войны. Лобов: Да, Александр прекрасно понимал, что, если Наполеон пойдет против России с турками и шведами, России конец! Наполеон действительно рассчитывал, что и турки будут его союзниками, и шведы... Но Александр I, самым тщательным образом изучив все, принимает решение и выводит из войны Турцию. Он делает ее нейтральной, отдав ей Валахию. Таким образом, Наполеон лишается первого союзника, на которого он очень рассчитывал. Он лишил его и других союзников - шведов, когда вошел в Финляндию. А финнам он сказал: сохраняйте Сенат, сохраняйте свою государственность, мы вас трогать не будем, живите, как финны. Но он нейтрализовал шведов... Организовать войну против России «на два фронта» Наполеон не сумел.  - Ну а если определить характер стратегии Наполеона... Лобов: Стратегия Наполеона заключалась в том, чтобы разгромить армию, завладеть столицей и после этого овладеть государством. Очень короткая стратегия. И если брать Россию-матушку, то он сосредоточил свои войска исходя из такого же расчета. Главные силы, около 300 тысяч, были сосредоточены на северо-востоке... На Смоленском направлении, чуть южнее, - около 150 тысяч. То есть направление было взято на Санкт-Петербург, из чего можно сделать вывод, что он решил разгромить Россию полностью. Наполеон намеревался разгромить наши войска, овладеть столицей, ну а потом, рассчитывал он, Россия сама собой как бы и развалится...  - Войну в России ждали. К ней готовились и государство, и армия. Но все же, как было воспринято ее начало в русском обществе? Орлов: Читая литературу, я убедился, что в Европе в начале XIX века все панически боялись Наполеона. Это был какой-то парализующий, давящий страх. В том числе и в России. Чтобы понятнее было сознание русских людей того времени - оно сравнимо разве что с тем, как если бы на нас сейчас напал весь блок НАТО. Может ли Россия победить его? Никогда! (Возмущенные реплики.) Орлов: И все-таки первой мыслью будет именно то, что ничего мы не сможем! Потом уже придет понимание, что не так страшен танк, который идет на тебя, и от самолета укрыться можно... Вот и в 1812 году люди поначалу испытывали панический страх - Наполеона победить невозможно. Да, не все, но огромное большинство и во всех слоях общества. Я читал воспоминания Харузина, который мальчиком пережил вторжение Наполеона в Москву. Он пишет: все были в состоянии панического страха. В. Петров: Население было в состоянии панического страха. Но военачальники и люди, которые знали, как воевать, в состоянии панического страха не были. Русские участвовали в предыдущих кампаниях и вполне достойно противостояли Наполеону... Орлов: Да, противостояли достойно - но побеждали ли? Для военачальника очень важно сознание: мы его побеждали и мы не боимся этой махины, которая двигается на нас... Да, наши воины готовы были сражаться - отдадим должное их смелости. В. Петров: Русский солдат знал, что французы - такие же люди, с двумя руками и ногами, и им очень не нравится, когда их пыряют штыком в живот... К тому же, русские солдаты были в то время профессионалы, а большую половину пришедших в Россию полков французской армии составляли новобранцы. Командир 7-го конно-егерского полка пишет, что из его 500 человек не более 30 не могут ездить верхом! Лошадей боятся. Это конно-егерский полк! Не надо говорить, что у русских был страх перед французами - боялись полководца Наполеона, это другое. Пиетет перед ним... Орлов: Где Наполеон - там победа!  - Если вспомнить известный дневник тогдашнего прапорщика Свиты по квартирмейстерской части Николая Дурново, то слово «уныние» в отношение настроений Главной квартиры встречается там довольно часто... Орлов: Когда войска отступают, в них неизбежно возникает бацилла под названием «измена». Зарождается осознание того, что мы хотим и можем сражаться, а полководцы наши почему-то не хотят этого делать. Почему? Гапенко: А если к тому добавить, что половина командирских фамилий - нерусские... Орлов: Вот и возникают вопросы: почему так происходит? боятся они? предали? купили их? Из-за того, кстати, в начале войны было очень много дезертиров... Монаенков: В своих мемуарах Ермолов рассказывает, как он изгонял солдат, грабивших церковь...  - Из всего нами сказанного можно предположить, хотя бы гипотетически, что Наполеон имел какие-то возможности выиграть эту войну или хотя бы не подвергнуться тому сокрушительному разгрому... Каким образом? Васильев: Для этого ему не нужно было углубляться в исконно русские губернии, но ограничиться ведением боевых действий в западных губерниях. Там, где не было какого-то антинаполеоновского патриотического движения, где местные жители - белорусы, литовцы, прибалты и т.д. - относились достаточно индифферентно как к русским, так и к французским войскам. Более того, там была часть территорий, только еще недавно присоединенных к России, где российская власть рассматривалась еще как чужеродная. Здесь у него были бы шансы вести войну по своим правилам. Но, войдя в исконно русские губернии, которые со времен поляков, с XVII века, не знали вражеского сапога на своей территории, он столкнулся с народной войной... Грюнберг: Здесь действительно сопротивление оказывало почти все население!Васильев: Кроме того, Наполеон до такой степени растянул свои коммуникации, что уже не мог поддерживать существование армии, и она таяла без всяких сражений. - Кстати, об этом уже после Смоленска докладывал Александру I флигель-адъютант Михаил Орлов, ездивший к французам для выяснения судьбы генерала Тучкова 3-го. Васильев: Да, французская армия просто растаяла бы сама собой без всякого сопротивления с русской стороны, если бы Наполеон дошел, например, до Урала. Он приехал бы туда с горсткой своих офицеров и генералов, личным эскортом. Шуринов: Если вести разговор в сослагательном наклонении, то Наполеону после Бородинской битвы следовало бы оценить всю ситуацию и повернуть обратно. Если бы он был настолько дальновидным стратегом, как это принято считать, то, наверное, он бы подумал о будущем своей армии, своей Франции, себе... Ведь именно последующие события как раз и сплотили русский народ с армией.  - Давайте обратимся к этим событиям несколько позже. А вот теперь, в начале войны, когда для подавляющего большинства населения все еще было непонятно и страшно, на что надеялись тогда наши соотечественники? Орлов: В Москве, как это ни удивительно сейчас покажется, была идея, что нам помогут британские войска! Не собственный император или полководец, не свои партизаны, о которых в это время еще никто и не знал, - нам помогут британские войска. Был даже случай, что вступающих в Москву французов встречали хлебом, помазанным маслом: «Вы англичане?» Грюнберг: Роберт Вильсон, британский представитель при нашей Главной квартире, между прочим, писал, что русские только тогда правильно ставили батареи, когда он, Вильсон, им указывал... У него еще и не то написано! Орлов: Нет, вспомните записки Адама Глушковского, штатного служителя Новодевичьего монастыря Семена Климыча, московского столяра Ивана Антоновича Адлера... И в этом, мне кажется, состоит величие русского народа: боялись, трусили, дрожали, но знали, что воевать-то надо, и воевали. Потому что не за Александра воевали, не за Кутузова, не за пушки или курганы, а за свою страну, за свою Родину, Россию!  - Ну а была ли у русского царя возможность остановить эту войну в самом ее начале? Как мы только что говорили, повторить Тильзит - понятно, что уже на менее выгодных условиях... Беспалов: Александр Павлович никогда бы не пошел на заключение неправомерного мирного договора с Наполеоном Бонапартом! Дело не только в личной неприязни двух великих противников - просто, если бы император пошел на заключение мирного договора с Францией, на следующий день, я думаю, он бы перестал быть императором. Подавляющее большинство общества было настроено на проведение тотальной войны. Нашествие «двунадесяти языков» очень скоро обратилось в народное и всенародное бедствие, почему и война была названа Отечественной, а все сословия, вне зависимости от рангов и имущественного ценза, встали на защиту своей страны. Поэтому даже гипотетически нельзя представить, чтобы наш император тогда заключил мирный договор с Бонапартом. Такого бы не было, несмотря на всю шаткость нашей политики... Васильев: Хотя, конечно, если бы Россия была разгромлена, она была бы вынуждена заключить мир. Поэтому нельзя говорить, что совсем не было возможности. Но мир мог быть заключен только трупом, что называется, русского царя. Нашлись бы и предатели, возможно, «марионеточное правительство», но сопротивление русской нации продолжалось бы, так что в том или ином вариантах повторилось бы «смутное время»... Так что теоретически у Наполеона были какие-то шансы, и если бы он по-другому повел боевые действия, то мог хотя бы избежать катастрофы и на каком-то этапе добиться для себя выгодного перемирия. Это могло быть, потому что силы России не были безграничны. Нельзя забывать, что ее финансы были не в лучшем состоянии, а разгром регулярных русских войск вообще бы поставил Россию на грань катастрофы. (Окончание следует)По материалам газеты "Красная звезда" Фото: Владимира АЛЕКСЕЕВА
|
|
| |
|
|
|
|
| |
|
РЕКЛАМА |
|
